Сыны Семаргла - Страница 37

— А почему ты не оставил эти регалии своему сыну?

— Потому, что эти регалии обладают мощной магической силой…

Силой, которая может подчиняться лишь кудеснику, лишь тебе и мне, — улыбаясь, пояснил Аилоунен. — Ведь ты, прошедший Пекло, теперь тоже Равный Богу. Теперь ты сам выберешь, после своей смерти путь… Путь по которому пойдет твоя душа. Туда в Ирий-сад или к трону Всевышнего, чтобы познавать и творить новое начало. Наследник услышал слова Аилоунена и тяжело вздохнул, он поковырял вилицей в тушеной рыбе, и тихим, уставшим голосом, откликнулся:

— Значит, Аилоунен, то, что я видел в самом конце твоей жизни, перед тем как ты ступил в Ра-реку, это был твой отказ идти к трону Всевышнего.

— Да, я, отказался идти к трону Всевышнего, — задумчиво произнес Аилоунен и устремил взгляд на наследника. Его голубые глаза наполнились изнутри необыкновенным сиянием, на губах заиграла улыбка. — Я хотел вновь возродиться в Яви. Хотел познать красоту этой земли, дышать этим воздухом, наполненным чистотой и светом. Я хотел ходить по этим травам и видеть эти чудесные цветы. Хотел жить рядом со своим народом, и со своими братьями Лунчикаусом-правителем приолов и Юнлискюлем — правителем гавров. — На мгновение Аилоунен замолчал, улыбка покинула его губы. Надрывисто вздохнув, он посем, наполненным грустью голосом, добавил, — а видишь, как вышло, Святозар. Нет больше руахов, нет больше гавров, а приолы… О! отец мой Семаргл, разве это приолы. Как же так, мой друг, могло случиться, что мы пережившие страшные изменения в природе, гибель всего живого… мы пережившие Всемирный Потоп, и возрождение вновь нашей Богини Мать Сыра Земли, потеряли свою душу, потеряли свою веру, предали отца породившего нас, предали Богов создавших наш мир.

И почему, почему, мой отец, не вернул меня раньше, почему я пришел только сейчас, чтобы видеть эти безжизненные глаза и вымирающие тела. Святозар положил вилицу на стол и посмотрел на Аилоунена. Он видел, как задрожали губы правителя и кудесника, и, не только понимая, но и ощущая каждой капелькой своей души его боль, сказал:

— Знаешь Аилоунен, мой отец, ДажьБог говорил, что среди приолов есть люди, которые истинно верят в Сварога и несут в своих душах свет, и их толи тысяча, толи тысячи. Именно из-за этих людей, Семаргл возродил тебя и прислал меня.

— Да, — обрадовано и единожды взволнованно откликнулся Аилоунен. — О…о… это прекрасно. Если в этой затхлой стране осталась, хотя бы тысяча истинных приолов… это прекрасно, друг мой. Но, Святозар, я гляжу ты ничего не ешь, лишь ковыряешь вилицей в рыбе, мои разговоры отвлекают тебя от еды… Однако, ты очень бледен и слаб, потому что потерял много сил, пропустив через себя мою жизнь, прочувствовав ее и словно пережив, тебе нужны силы… а для этого надо покушать. Так, что оставим разговоры на пока, и приступим к еде. Потому, что я на этой соленой рыбе, которой кормил меня Прикифий, совсем отощал, а мне также как и тебе нужны силы. Святозар оглядел тонкую фигуру мальчика и вспомнил крепкий стан Аилоунена, его широкие плечи наполненные силой и подумал, что правитель прав, таким худым он не был не в одной своей жизни, может поэтому он и не узнал его сразу. Аилоунен точно почувствовав на себе взгляд наследника, глубоко вздохнул, и недовольно обозрев себя, принялся накладывать на свое блюдо жаренное мяса. Наследник тоже взял вилицу и начал неспешно есть тушеную рыбу. За столом наступила тишина, Святозар сделал еще глоток вина из кубка, и, поставив его на стол, посмотрел на Аилоунена. За такое короткое время, подумал наследник, сколько пришлось пережить боли Аилоунену, пропустив через себя утрату веры, традиций, Богов, да и в целом всего народа — всех руахов и гавров. Наверно поэтому лицо правителя стало более четким, мужественным, в нем пропала плавность и нежность свойственная отроку. Теперь перед наследником сидел не мальчик, а взрослый наполненный годами пережитого и перенесенного молодой мужчина, и почему-то ему, показалось, что этот мужчина хоть и молод, но на несколько лет старше и мудрее его— Святозара. Аилоунен прожевал положенный в рот кусок мяса, взял в руки квадратный, желтый утиральник и утер им губы, да обратившись к наследнику, молвил:

— Святозар, я хочу попросить тебя еще об одной жертве. Я знаю, друг мой, сколько ты сделал для меня и моего народа. Я вижу, как ты истосковался по своим близким и по своей земле. Но я очень тебя прошу, не уходи пока к себе в Восурию. Помоги мне дойти до Асандрии, где я смогу набрать себе войско, смогу уничтожить главное жрище, пажреца и царя. Мне будет нужна твоя помощь, и…, — правитель на миг затих, провел вилицей по краю серебряного блюда. — И потом, ты единственный тут, кто несет в себе свет и любовь к Богам.

— Да, Аилоунен, — незамедлительно отозвался Святозар. — Я выполню твою просьбу и останусь с тобой, до твоей победы над пажрецом и царем. Я дойду с тобой до Асандрии и помогу собрать тебе войско. И когда я буду спокоен за тебя, когда буду знать, что тебе есть на кого опереться, тогда я уйду к себе в Восурию. Лицо Аилоунена будто осветилось изнутри, а глаза обжигающие благодарно глянули на наследника. Еще миг и он широко улыбнулся, поспешно положил вилицу на блюдо и протянув левую руку, пожал, лежащую на столе, тыльную сторону ладони Святозара, ласково добавив:

— Благодарю тебя, друг мой. За столом опять наступило молчание, а Святозар и Аилоунен сызнова преступили к еде. Однако наследник, который всегда быстро ел, и даже сейчас, ощущая слабость, не изменил своей привычки, наскоро освободил блюдо от рыбы и пирожков. Сделал еще пару глотков вина, да отставив кубок в сторону, он потер пальцами правый висок, в каковой теперь вроде переместилась вся головная боль и слабость, да тихим голосом спросил: